По какой причине Вы так считаете? разве идолы способны привнести изменения в вашу жизнь?

СОГЛАСНА, ЧТО ХРИСТИАНСТВО ПЕРЕДАЕТСЯ ИЗ ПОКОЛЕНИЯ  В ПОКОЛЕНИЕ, так  это и замечательно. Наследие всегда замечательно. В любом случае выбор всегда за нами. У человека есть воля, ее дал нам Бог и как этим распорядиться решает лишь каждый индивидум в отдельности.

Маленькая сноска, уважаемая VancWa. Было неправильное определение. Правильно будет: "Стоять вне догмы, утверждающей против очевидности, могут не многие".
С уважением.

Уважаемая, VancWa. Каким образом "Еклизиаст" оказался "соединением" "Ветхого Завета" и "Завета Нового"?
С уважением.

Всё наше представление о действительности, не соответствует данной действительности. Как в восприятии, так и в поступках. Поэтому для лучшего восприятия и возможности не беспредметного разговора:
                                                                     «НОВЫЙ  ГОД»

Каждый «Новый Год» для неё переходит в чёрно-белый цвет. Уходят краски, наступает тишина. И в этой тишине скользящий свет прожектора, вырывающего из темноты бегающие тени барака. Свет врывается в окошки и щели. Скользит, выхватывая на плоских лежанках плоские тела. Так же, как свет прожектора, вырываются из тишины стоны и всхлипывания. Кто в этом бараке? Она не видит. Маленькая головка Ицика и рука Лейлы, обнимающая ребёнка. Они молятся, молятся. Просят ещё несколько дней жизни. Прося «записать» «Жизнь» для Ицика в «Книгу». Но только бегающие тени, стоны и всхлипывания в бараке. Ну, ещё несколько дней, которые бы никогда не заканчивались. А затем провал. Провал без сна. Сортировочный стол для мыла. И невыносимое понимание, что каждый кусок, каждый брусок это Лейла и Ицик. Она с нежностью укладывает эти куски в коробки. Без молитвы, лишь с теплотой обращаясь к ним в себе. Выхватывая в памяти радостный смех Ицика и истекающий любовью взгляд Лейлы. А куски мыла не уменьшаются на сортировочном столе.
Нет бараков. Нет столов.
Остался кошмар последнего дня, как и номер на руке. И каждый день кажется последним. Нет желания просить. «Двери туда» открывались несколько раз, как заслонка печи с бушующим пламенем.
Дома у неё есть мыло, но она им не пользуется. Понимая, что это мыло.

Уважаемая, VancWa. Мы живём все вместе. А то, что происходит говорит об обратном.
                                                                                      ОВРАГИ.

Сейчас таких оврагов нет. Они почему-то начинались не вдалеке от города. Подступая к окраине. С крутыми отвесными провалами. Или менее, более пологими. С дикой густой травой до обрыва. С зарослями хвоща внизу. И открытой землёй обрыва. Их также называли «Ямами». Славой они не пользовались, но имели место, иногда и славу. Хотя не добрую. Сюда вела, редко пользуемая, с набитой в земле колеёй дорога. Прибитая дождём и иссушенная солнцем.  Иногда по пологому спуску до дна оврага. Сюда свозили и сбрасывали околевший скот, издохших собак и всё, что не сжигалось. Там и сям громоздились кучи ссыпанного мусора. С проржавленными от дырок бачками. Колотые чугунки. Осколки битых глиняных горшков. Весь хлам уже никогда не востребованный в хозяйстве. Местами, выжженные проплешины костровищ. Выделяющихся чёрными пятнами. На которых ничего не росло. Всё это было в овраге. Что можно было увидеть с обрыва. Это не было пропастью. Пропастью она становилась в голове. Пропастью, из которой не возможно было выбраться. Были у оврагов и имена. Которые забывались, как и сами сравниваемые позднее овраги.
Просёлочная дорога, две выбитых колеи. С травой, запорошенной пылью от идущих по ней, по обочинам. Солнце сияет, набирая силу. Бездонное голубое небо. И ни облачка. Воздух звенит от жаркого лета. Трескотня из травы с посвистыванием пичуг. Раздолье. И лишь непрерывная колонна по выбитой дороге. Подорожники в пыли от тяжело поднимаемых ног. Окрики охранников и лай псов, сопровождающих колонну. В колонне движутся телеги, гружённые перевязанными чемоданами, плетёными коробами и тюками из скатертей. По краям телег, свесив ноги, прижатые друг к другу, беспомощные старухи, не понимающие, куда их везут. Инвалиды на костылях. Идущие выглядят в своей праздничной одежде нелепо на этой дороге. В этой колонне. Непонимание и неясность. Поддерживаемые старики и старухи, среди своих, молодых и не очень, родных. Знакомые и не знакомые лица. Летние платья на молодухах. Девчонки ещё не ставшие девушками и девушки не ставшие ещё женщинами. Матери и не ставшие матерями. Молодые матери с младенцами, прижатыми к протекшим грудям. Кто в колонне? Люди. Дети, матери, старики. Все сжавшиеся внутри от неизвестности. Сплошной стар и млад. По дороге к оврагам. Скрипят телеги, пыль взбивается под ногами. Пот стекает по вискам. Жара и звон её. Только кузнечики продолжают стрекотать в этой жаре. Закончилась колонна. Закончилась подниматься пыль. Осевшая на траве обочин. Стрекот кузнечиков заменил стрекот похожий на стрекот швейных машинок. В промежутках стрекота слышались  боль, мольба и последние слова. «Мама». «Диду». «Сынок». «Доча».Стрекот не сшивал эти слова. Он их рвал. Боль и стон стояли над оврагами. А затем наступила тишина. Ничто не звучало в воздухе. А после. Постоянный стон, который не возможно было заглушить. Так стонут те, кого уже нет. И со стороны стона, со стороны оврагов. Медленная. Тяжёлая. Удушливая. Кошмарная волна запаха крови. Волна катящаяся по пыльной дороге, от оврагов. Впитывающаяся пылью здесь прошедших. Овраги поглотили живых, живыми приведёнными. Приведёнными к пропасти. К обрыву жизни. Никакая могила оврага не может быть «бабьей». Не может МАТЬ сжирать своих детей. Это не может быть мемориалом. Не может быть местом поклонения. Это кладбище. Нет, не похороненных, а убитых. Расстрелянных, уничтоженных. Такое кладбище всегда будет диссонировать. Не давая покоя, что есть кладбища, для которых уничтожают.  Но это кладбище. Та пропасть в вашей памяти, из которой вам не выбраться. Пока вы не поймёте.

Ведь мы "приходим" и "уходим". Просто мы этого не знали.
                                                                    «Чёрные  зрачки».

Зябкое утро. Рассвет лишь начал набирать силу. Но всё продолжало спать. Мокрая от росы трава. В разбитых ботинках скоро захлюпало. Дышалось в коротких вздохах, упираясь глазами в стелющийся туман. Вот и разбитая кирпичная стена. Она появилась из тумана, как будто была его частью. Мысли пытались зацепиться, связывая окружающее с тем, что было вчера. Всё, что происходило сейчас, никак не хотело впускать связанное со всем, что оставалось в следах, мокрой от росы травы.
Вот и стена. Красно-рыжие кирпичи с белесыми полосками между ними. Местами выщербленные, с яркими пятнами сколов. Стена из выгоревшего цвета кирпича.
Развернулся. Стараясь заставить вспомнить всю прожитую жизнь. В последние секунды. Все так объясняли. Но жизнь не спешила прокручиваться лентой в эти считанные секунды, хоть так и объясняли.
Пять человек в зелёной форме. У одних она была чуть светлее и изношенее, но всё равно делала этих пятерых одинаковыми.
Посмотрел на руки. Странно. Аккуратно подстриженные ногти. И совершенно отсутствие холода, хотя зябкость утра лежала на плечах.
Он не слышал команды. Наступило такое ясное и чистое понимание, что жизнь прожита. Что нет желания что-либо хотеть или желать. Что ему ясно его желание со всем этим закончить. Он никому и ничем не обязан. Что стоящие перед ним никак не изменят его ощущение. Нет, не пустоты, а ясности окончания прожитого. На него смотрели чёрные зрачки стволов и чёрные зрачки их держащих. Прикрыл глаза. Но в памяти они не остались. Негде было оставаться памяти. Мёртвое тело со следами кровавых потёков. Да стена с новыми ярко оранжевыми сколами.

Это окончание. Если не поняли, то хоть улыбнётесь.
                                                                           Клоуны.

Несётся, рассекая тупой мордой встречный ветер, амбулет с набитыми «парашютистами». Пристёгнутых и испуганных. На этот раз «клоуны». Амбулет в роли «шапито» по развозке. Кто-то икает, кто-то рыгает. А кто-то исподтишка мочится под себя. «Клоуны» и «клоунессы». Непроветриваемый штынк плотно заполняет салон. Орёт музыка. Кто-то не в строку вдруг начинает подвывать. Без такта. Может от страха? Свежий воздух открытых окон не может осилить плотность вони. Нормально-больные люди. И лишь один нормально-здоровый, со слезящимися глазами и в каске. Перерывами хватает чистый воздух глотками. Откуда этот цирк? Где акробаты и канатоходцы? Разбежались. Кто в НИИ, кто в руководители. А этих возят, обслуживают. Без надежды, но с надеждой на полноценность. Но и в их среде бывают казусы. Нет, нет, да и проскочит «клоун». В, аж ведущие отрасли или нобелевские, тоже «клоуны». И идёт потеха. Шутки в этом нет, есть прецедент. Работал в патентном бюро один дебиловатый. Много ему не позволяли. Был рассыльным. Отнеси записку. Отнеси пакет. Ну что с него взять?  Которых я вожу, имеют даже больше полномочий. Им даже разрешают что-то упаковывать. Может и из них ещё один лауреат вылупится? Так что, держу ухо востро. Намедни казусы были один за другим. После плотной вони работы, проветривая салон, обнаруживаю между рядов табуретку. Обшарпанную, колченогую. Со следами пошкрябанности и ненужности. Товар с помойки. Удивился, но выбросил. Кто пытался провезти, три дня я не знал. И вдруг. Предъява с претензией. Брызгая слюной и правами дебилов, мне выставляют претензию. О любимо забытой табуретке. Для меня это перебор. Стройся. Равняйся. Теперь слушай. Данный самокат не для перевозки мебели, любимых одного пола и не экскурсионный автобус. Есть, пить, трахаться категорически запрещено. Поняли? Все хором, «так точно». Пристегнулись? Взлетаем. Вонь, музыка, рыгание. Проходит пара дней. Маршрут «шапито» на последней остановке двух братьев «клоунов». А это, что такое? Недосданный субъект силуэтом на фоне заднего стекла. Ты кто такой? Это не «Балаганов». Это из «балагана». Как он протёрся в проверенные ряды? Свистаю братьев. Это кто такой? Откуда? Те лупят глаза наичестнейшим образом и с таким же вопросом к «излишку» перевозки. Честно и искренне лупая глазами. Хотя он сидел всю дорогу между ними. «Ты кто такой?» Равняйсь. Смирно. В наши многострадальные ряды так и стараются проникнуть и проехать на халяву не прошеные гости. Которые нам совсем не гости. Данный самокат не для перевозки гостей, любимых одного пола и не экскурсионный автобус. Есть, пить, трахаться категорически запрещено. Поняли? Все хором, « так точно». Пристегнулись? Взлетаем. Вонь, музыка, рыгание. Из моего салона нобелевский лауреат не выскочит. Поняли? А где ответ? Правильно. «Так точно».

Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое», —но это уже было в веках, бывших до нас

Екклесиаст

Уважаемый Alstin?
Всё великое начинается с малого. Река набирает свою силу, будучи еще ручейком.
Я не "пристёгиваю" Екклисиаста в Христианство. Но это ручей, который впоследствии стал рекой( не имеется ввиду, что Проповедник стал Христом)
Глупо не прислушиваться к мудрости. И у Христа были учителя. Еклессиаст один из них( не имеется ввиду, что они жили в одно время))))
"христианство" никак не является иудаизмом - это уж точно. Хотя, оба  этих течения наложили отпечаток  друг на друга, разумеется иудаизм намного старше.
Антисеметизм вещь вредная. Но... возможно благодаря этому Великий Израиль смог доказать миру выносливость, терпение и силу своего народа. Этому народу никогда не быть покорённым.
Под одним "определением" мало, кто сможет дождаться Света.

Если ты увидишь в какой области притеснение бедному и нарушение суда и правды, то не удивляйся этому, потому что над высоким наблюдает высший, а над ними еще высший;
Я не Еврейка, потому и не буду даже размышлять о Холокосте. Случившееся в истории еврейского народа приму к сведению.

Надеюсь своими ответами я не покоробила Вас. Писала то, что думала. Без претензий на лукавое мудрствование.
Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это — суета!
Невозможно найти полного успокоения ни в одной вере. Так продолжается жизнь.
С уважением.

демократия .единобожие. многобожие.на мой взгляд-идиотизм полный. вопрс другой-нужно ли было христианство на руси. скорее всего нет. почему. любая форма правления\как бы она ни называлась\ стало выгодно очередному вовчику - вот вам и хрис
. мне жаль историков которые иногда находят письменные документы дохр. истории руси. не могло существовать государство называемое гардарикой без писменности.даже более того - христианство уничтожило и письменность и .скажем так базу данных.