Ну да. Почему-то именно так... Просто глядя на некоторых людей, не понимаешь, что у них в голове... Чужая душа - потёмки. А от некоторых личностей порой не ожидаешь ничего экстра, но они всех шокируют в какой-то момент своими поступками... Про таких часто говорят "не от мира сего", а, может, просто большинство "от сего" их просто не поняло или попросту не попыталось и не захотело вникнуть в их проблемы...

Отредактировано SweetTash (2006-12-27 00:35:00)

Тише! Это просто фантазия, мы-то с вами живы и слава Богу! Факт в том, что не все такие, как мы, надо учиться всматриваться глубже, даже самый близкий человек, вторая половинка, судьба, и он другой. Не бывает одинаковых, а некоторые просто родились не в своё время, а кто-то (и это тяжелейший случай) и вовсе с детства чувствует, что природа сыграла с ним злую шутку, поменяв его телами с кем-то...

Ох, до профессионала мне далеко, это точно ))
За 2006 ничего нет, жизнь не вдохновляет как-то... ((

Отредактировано SweetTash (2007-01-31 21:59:39)

Честно, я не очень поняла смысл вопроса. Вам кажется, что я сейчас зазнаюсь? Или... нет, не понимаю  :/ 

Отредактировано SweetTash (2007-02-15 13:22:44)

О любви к апельсину
Сашеньке снилось детство. И два звука, сопровождавшие это время – накрапывание ночного дождя и приглушенные голоса в коридоре. Дождь легонько, вкрадчиво пробовал каплями подоконник, как маленький пианист клавиши. Он словно пугался громкого стука падающей капли, замирал, заворожено вбирая в себя весь звук без остатка, а потом снова несмело брал первые аккорды благоухающей влагой ночи. Над подъездом дома напротив горел единственный фонарь. В Сашенькиных слипающихся глазах он переливался большим, умытым дождем апельсином.
Папа усаживался у детской кроватки, подбрасывал на ладони спелый, оранжевый плод. Солнце заигрывало с ним, макая в краску чистой радости. С гулким, полным звуком апельсин падал в папину ладонь и снова взмывал в солнечную муть июльского полдня. Сашенька тянула ручки к этому миниатюрному солнышку, и оно таяло во рту правильной прохладной сладостью. Но однажды апельсин упал на пол.
Сашенька шла домой. Осень тихонько плакала, размазывая желтые и красные слезки по прохладным щекам. Домой идти не хотелось. Лучше бы в парк, где шуршит под ногами влажный, душистый ковер и почему-то пахнет несуществующими грибами. Но постепенно листья под ногами меняют цвет, теряют яркость, и тьма торжествует над застенчивой осенью, гоняет ее опавших странников холодным, колючим ветром.
Саша отпирает дверь. Чуть затхлый воздух квартиры тревожен. Свет погашен. Девочка расшнуровывает видавшие виды ботинки и на мягких носочках пробирается в свою комнату. Александра боится темноты. Не абсолютной, почти черного бархата тьмы, в которой засыпала ребенком, а той прозрачной, плешивой, прорезанной больным уличным светом. Той, в которой предметы плавают словно в зловонной воде страшно глубокого колодца, показывая лишь свои изломанные, исковерканные грани. Той, в которой даже знакомые вещи приобретают повадки сонных, одурманенных, но все же опасных чудищ. Кто знает, что вынашивает в своей бездонной утробе эта тьма…
Сашенька начинает торопливо раздеваться. Последние детали одежды она срывает с себя особенно поспешно и с облегчением собирается в комочек, грея дыханием безопасный пододеяльный мирок. Но тишина встрепенулась нетвердыми, шаркающими шагами. Чьи-то руки поползли по двери, нащупывая ручку. Сашенька крепче натянула на себя одеяло: «Я в домике», - думает она. Темнота скоро свернет свои кольца, затаится. Главное – не шевелится, замереть, и тогда она не нападет первой. Но кровать заскрипела, прогнулась под его тяжестью. Черная рука сгребала одеяло, стаскивала, обнажала, не хотела считаться с Сашенькиным укрытием. Тяжелое дыхание, шершавые, холодные пальцы раскорячились на Сашенькиной груди, они мяли, срывали, оставляли за собой дорожки серой слизи. Сопение становилось громче, наполнилось зловонным жаром. Темнота пожелала Сашу, обнажила ее ноги, разорвав тонкое полотно ночной рубашки, неумолимо разжимала пугливое, нежное тепло. Темная вода затекала в нос и рот, наполняла, вытесняла воздух. Давила своей тяжестью. Сашенька барахталась в масляной жиже, та окружала, подчиняла, смиряла. Когда девочку выбросило на берег, наволочка намокла соленым. Просыпаться уже не хотелось.
Александра проснулась. В чисто вымытом оконном стекле на синей гофрированной облачками бумаге светилось правильное, рыже-круглое солнце. Саша начистила пред зеркалом каждую свою веснушку до задорного блеска и вышла под теплые лучи и синее небо. Весенний воздух наполнил сдувшийся за долгую зиму шарик радости, и он весело надул оранжевые щеки, увлекая Сашеньку в небо. Саша училась летать, неуклюже перебирала ногами в воздухе, пытаясь сбросить свинцом подбитые детские ботинки. Наконец, ей это удалось, и они полетели вниз, маленькие, изорванные, испачканные чем-то склизким и темным.
Саша был большим. Взрослым снаружи. Но сквозь слои не прижившихся масок на волю так и перли веснушки - нахальные, большие, рыжие. Саша старательно напрягся, пытаясь побледнеть серьезностью, но от этого веснушки расцвели только ярче. Саша ваятель. Он лепил из нее скульптуру. Его деловитые руки ощупывали Сашенькино тело, словно бы стараясь слепить из него что-то свое. Но уютное, мягонькое тело девушки как-то виновато, застенчиво принимало прежнюю форму, заполняя вырез блузки упругим теплом. Еще раньше Саша нарисовал лицо. Два деловитых штриха бровей, нежный абрис скул, упругая полнота губ, поддающихся, розовых, обнимающих пальцы влажным теплом. Сашенькины глаза искрились. Она любит веснушки, и за пазухой у нее шевелится маленькое, неоперившееся открытие. Ей кажется, что в оттопыренном кармане взрослого Саши, под защитного цвета тканью, за двадцатью годами изрезанной шрамами жизни, Саша прячет большой, рыжий, спелый апельсин.
2004

ну до славы мне ещё далеко, однажды в 6-ом классе нам дали задание по литературе написать сказку, весь класс особо не напрягался и сдал учительнице рассказы не более, чем на 2 страницы. Ну а меня что-то ТАК вдохновило, я расписалась аж на 14, ещё и картинки сделала. Учительница была в восторге.
А последнее достижение, это конкурс в одной косметической фирме. Я написала рассказ о самом моём романтичном поцелуе и получила в подарок набор косметики!
А в чём я бы и хотела прославиться и иметь отличную репутацию, так это в профессиональном переводе.
Но и тут мне есть, чем похвастаться. Неделю назад я участвовала в конкурсе молодых переводчиков, устроенном одной выставкой совместно с МГУ. Переводила публицистическую статью на французском языке. И заняла 2-е место! Ура! :dan1cer0: Мне дали диплом от Союза Российских Переводчиков и электронную версию словаря Lingvo 12!!!
К чему я всё это виду! Я не люблю участвовать в конкурсах, возможно, потому что не уверенна в себе на 100%. Но АБСОЛЮТНО в каждом из нас должны быть определённые таланты. И их надо уметь раскрыть! Порой это задача родителей и учителей, но и сами personnalities должны стараться!

Вот, с позволения подруги, всё ещё желающей остаться анонимной, выкладываю 2 её стихотворения

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Пойман

Ты пленник сети магии и зла,
Тебе не вырваться из дьявольских когтей,
Сюда нет хода ангелам добра,
Здесь место демонических сетей

Да, ты повержен, побежден,
На белоснежных крыльях капли алой крови,
С поблекших губ сорвался тихий стон,
Глаза полны печали, страха, боли…

Рывок, другой…Не трать напрасно истекающие силы!
Смирись, ты пойман, нет пути назад,
Бессмертие – вот твой удел, твоя могила,
Ты будешь мучиться всегда, ведь это ад!

Да, тот, кому ты был так предан,
Тебя не спас и веры свет померк,
Безумец, ты достоин плена!
Добро – ничтожно, зло же ты отверг.

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Не удержалась я , ещё дарю минуту наслаждения от прочтения форумчанам!
Давайте похвалим автора! rose*
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Вот кукла. Красивая. Пахнет пластмассой
Мама ее назвала безопасной
Для детей от трех лет, то есть, для меня.
Это значит, куклу купили не зря.

У куклы круглый, блестящий животик,
Красный как спелая вишенка ротик,
Платье из ситца с оборкою белой,
Жаль, что мой брат не оставит целой

Мы не играем с куклами вместе,
Странно все это, но он, вы поверьте,
Любит смотреть, что у кукол внутри,
Маме (пугает) не говори…

Ноги куклы в сторонке, руки в шкафу,
Вовочка сопли пускает в углу,
Что-то бормочет про сны и сирень,
Переживает, что нес ей портфель

Голову куклы хранит под подушкой,
Маме сказал, что он стал игрушкой,
В нежных руках, белоснежных оковах
Души пустые – как это не ново…

Мне шесть и я знаю, что куклы пустые
Девочки в Вовином классе большие,
Очень красивые – Вова не нужен,
Он, говорят, чересчур уж обгружен

Стоп. Пустота – залог гигиены,
Слезы, вопли, стихи очень вредны,
Да здравствует холод и гладкость пластмассы,
Кукол, которые так безопасны

Для мужчин от семи до семидесяти лет,
Прожитых без игрушечных бед

А вот уже моё, наваяла только что...

*******
Заскрипели половицы,
За окном давно зарницы.
У окна стоит ребёнок,
Любит молнию с пелёнок.

«Странный мальчик!
Очень мрачный…» -
Шёпот слышит,
Но не дышит.

И глаза горят безумьем,
Вот и молния – «ведунья».
Колдовская её сила
Мальчика давно манила.

Мальчик вспышкой заворожен,
От игрушек отгорожен.
Видит только свет вдали,
Этот свет его манит.

3 марта 2007

сказка от "анонимщицы"

Вечер еще только начал замешивать палитру летних сумерек. Приготовления всегда доставляли ему особое удовольствие. Ополоснул кисточки, которыми рисовал вчерашнюю темную ночь, в лесном озерце. Вода сразу же окрасилась сумеречной синевой. Запахло дымком и задремавшими травами. Почуяв запах ночи, заголосили цикады. Удовлетворенно вздохнув, вечер положил первый мазок на нежно-розовую грунтовку неба. Он любит писать акварелью. Легко ложатся на плывущий холст сумерек зыбкие ветки елей, потягивающаяся перед сном травка. Вечер – капризный художник. Лишь миг любуется он своим творением, и тут же опрокидывает на полотно ночь. Так маленькие дети обливают рисунок водой, чуть только он закончен. И смотрят, заворожено, как расплываются по мокрой бумаге краски. Из всех-всех цветов остаются два – темно-синий и глубокий зеленый. Лес и ночь. Довольный, вечер щедро капнул на потемневший холст каплю серебряной краски, размазал пальцем. Получилась луна. Большая, полная.
Кракозябра сидела на кочке и любовалась луной. В такие ночи она не могла уснуть и долго волочилась в своей норе, устланной пушистыми еловыми ветками. Спать на колючках было не слишком-то и удобно. Но запах – густой, свежий, чудесный окупал все кракозябрины мучения. К тому же, это все равно лучше, чем устраиваться теплым животиком на холодной земле. Кракозябра ждала осени. Тогда она сбросит старую шкурку, и появится новая, мягкая и теплая. А, может, жесткая и колючая, что тоже, впрочем, неплохо. Всяким плотоядным неповадно будет тогда заглядывать в кракозябрину норку. Это довольно тревожно – сидеть так, поджав лапы и ждать, когда зачешется шкурка, начиная с длинного хвоста, появятся мурашки, побегут вверх по хребту, спрыгнут с ушей, и их резвый табунчик устремится прочь из норы, унося с собой старую шкурку. Тут главное вовремя выхватить у мурашек свой мех, он всегда в хозяйстве пригодится. Можно, например, постелить теплую шкурку на пол в норе и сделать себе подобие уютной человеческой постельки.
В ночи смены Кракозябру всегда охватывает беспокойство. Это и понятно, что бы Вы почувствовали, если бы не знали, какими проснетесь наутро? А тут еще полнолуние. Кракозябра вздохнула. Эту ночь ей предстоит провести абсолютно голой, а, значит, беззащитной перед ночью и всем, что эту ночь населяет. Кракозябра прятала розовое, голенькое тельце в норе, страдала от иголок и тихонько поскуливала. Ко всем ее мучениям в эту особенную ночь добавлялось еще и то, что приходили воспоминания. Приходили они втроем – молчаливые, маленькие, одетые в одинаковые черные плащики с капюшонами. Они топали гуськом по лесу, уворачиваясь от лап задиристых кустарников. Подходили к кракозябриной норе и бесцеремонно протискивались внутрь, пыхтя и подталкивая друг друга под мягкие толстые задики. Кракозябра с тоской смотрела, как они вваливаются в нору и шлепаются на пол. Она мечтала, что однажды они застрянут в длинном и извилистом рукаве ее норы. Но этого никогда не случалось. В норе сразу стало как-то тесно, к тому же, воспоминания пованивали грязными детскими колготками и подгоревшей манной кашей. Ладно еще, если бы воспоминания сидели спокойно, так нет – они сразу же старались забраться Кракозябре под теплый, голый животик. Без теплой шкурки она мерзла, поэтому, покорно вздохнув, смирялась с тем, что они облепили ее как котята. Воспоминания – существа наглые. Пристроившись рядом, они тут же начинали тихонько урчать, убаюкивая. Кракозябра зевнула, показав рядок беленьких острых зубов, и уснула.

Ей снится черный замок на холме. Зеленые луга, яркое небо. В замке огромный зал c теплым камином, в нем прогорают березовые поленья, и поэтому дым особенный, ароматный. Холодные, замшелые камни пола обжигают голые ножки. Холодно. Подбирается ближе к огню, устраивается на самом краешке пушистой медвежьей шкуры, постланной перед ним. Мех приятно ласкает замерзшие пяточки. Так и сидит, обняв колени руками и прислонив висок к спинке кресла. Два огромных, грубо сбитых деревянных кресла возвышаются перед камином, обращенные к огню, тени от их спинок - длинные, черные, устилают пол зала, помноженные сами на себя . Пахнет опасностью. У нее насыщенный, багряный, винный запах. Нежная рука, словно шелковый шарф, бессильно свешивается с подлокотника кресла, вдруг оживает, тонкие пальчики, вздохнув, чуть вздрагивают, пробегают по мягкому медвежьему меху. Девочка хочет дотронуться до маминой руки, сплести ее теплые пальцы со своими – маленькими и напуганными. Но рука королевы безошибочно нащупывает тяжелый, наполненный кубок. Он кажется слишком тяжелым для нежных пальцев. Выпила. Тут же силы покинули снова, и кубок покатился по полу, оставляя на ковре алую дорожку. Поджав коленки к груди, заслонившись ими – белыми, тонкими от темноты, девочка плакала. Темнота тяжелыми шагами спустится в зал, мимо спящей мамы, завертит девочку в черном вихре, парализуя, срезая длинные густые волосы с ее головы, срывая одежду и тепло, разрывая, распиная. Крик, маленькая рука тянется к креслу, через подлокотник которого перекинута рука королевы. Тишина.
Утром принцесса долго не показывается в зале. А, между тем, уже самое время ей предстать перед королевой. И вот она спускается. Длинные волосы уже не спадают ей на плечи, обрамляя лицо мягкой фатой. Лысая голова блестит в свете факелов испуганно и беззащитно. Обнаженная тоненькая шейка жалко выглядывает из словно ставшего широким  воротника мантии.
- «Подойди ко мне», - королева смотрела сердито и устало. « Почему ты лысая? Что, собралась наше королевство позорить? Где твои волосы, а? Теперь на твоей голове и корона не удержится. Ты же уродлива!  Какой же принц теперь на тебя позарится? И нос у тебя откуда такой огромный? Где ты выпачкала мантию – посмотри, она вся в алых пятнах! Что это – вино? Без спросу выхлебала, паршивка!» Принцесса подняла головку, слезы закипали в ее глазах. Она молчала. Пятна на ее мантии были не от вина. От вины. От вины королевы. Но в целом королевстве об этом так никто никогда и не узнал.
- «Знаешь, что, - продолжала королева, - ты мне не нравишься. Если уж иметь принцесс, то красивых, а не таких, как ты. К тому же, смотри, ты же сейчас разревешься, у тебя на носу уже почти висит слеза. Принцессы-ревы мне не нужны тем более. Да и гостям тебя показать в таком виде мне стыдно. А ведь скоро большой королевский бал, съедутся повелители всех окрестных королевств. Так что нечего нам позориться. Позвать сюда придворную ведьму!»
Древняя, согбенная придворная ведьма, шаркая, приблизилась к трону королевы. Была она столь же страшна, сколь и мудра. Длинные седые патлы подметали пол у ног королевы.
-« Что прикажешь, моя повелительница?», - прошамкала она.
-« Вот эту – грязнулю лысую – вон отсюда. Преврати ее в чудище лесное, и прямиком, соответственно, в лес. Там ей и место. Пусть дичает. Чтоб мои глаза ее не видели».
- « Как прикажете, моя королева. Вот только где она?»

- «Да что ты, старая карга, совсем ослепла?! Вон же она – в угол забилась, ревет там».
Придворная ведьма посмотрела, куда указывал холеный пальчик королевы. В темному углу, и правда, что-то шевелилось. Что-то маленькое, меховое. Ведьма осторожно подняла существо за шкирку, очень осторожно – вдруг кусается. Это было создание с острыми ушками, такими тоненькими, что, казалось, через них просвечивает огонь камина, длинным розовым хвостом и острыми коготками. Все его гибкое тельце покрывал мягкий мех цвета шоколада. С остренькой мордочки испуганно смотрели влажные ежевичины глаз.

- «Так! Что это, - заголосила королева, - унеси немедленно! У меня аллергия на кошек и собак! И вообще, чего ты возишься с этой тварью, я тебе приказала с принцессой разобраться! Куда только запропастилась эта чертовка?!» Но принцессы нигде не было.

В  парке, сразу за воротами замка, придворная ведьма опустила зверька на траву, и стала внимательней рассматривать. Солнце гладило шелковистую шерстку, но дрожь пробегала по всему телу, от мокрого носа до кончика розового хвоста. Симпатичное такое нечто. И ведет себя прилично. Не шипит, не кусается. А глаза человеческие, как будто заглянувшие в озеро печали. Кто однажды в это озеро заглянет, у того никогда капля грусти глаз не покинет. Видеть человеческие глаза на мордочке, поросшей шерстью, было страшно, и ведьма отступила назад, зацепилась ногой за корягу и с громким «Ох!» упала. Зверек, и без того натянувший нервы струнами на испуг, задал такого стрекача, что через минуту скрылся в заповедном лесу.

Придворной ведьме даже делать ничего не пришлось. Слова, произнесенные близким человеком, которого ты любишь, уже наделены магической силой. Они могут сотворить и чудо, и ужас. Могут даже заколдовать. А расколдовать обратно трудно. Почти невозможно.

И вот, живет Кракозябра в лесу, ест сладкий тростник, пьет водичку из лесного озерца, и почти не вспоминает, что когда-то давно она жила в замке на холме. Только иногда, при полной луне, вот как этой ночью, она засыпает с воспоминаниями, и они больно лягают ее во сне холодными, шершавыми пятками. Кракозябра заворочалась во сне, соленая вода из озера грусти покатилась по ее мордочке. Придавленные ее телом воспоминания недовольно зашипели, и полезли прочь из норы. Кракозябра дала застрявшему в норе толстому черному задику хорошенького пинка, и высунула нос на улицу. Была ночь. Луна, надувая серебристые щеки, превращала деревья из зеленых в серебристые и лунные. Совсем голенькой Кракозябре было холодно. Ночная прохлада пробирала ее до костей, до коготков на маленьких розовых лапках.
Чуткие, с розовыми хрящиками ушки Кракозябры ловили звуки ночи: пение цикад, ухание филина, хруст веток под ногами у волка. Но вот в симфонию привычных ночных звуков влился один незнакомый. Шаги двух ног. Человек! У Кракозябры даже усы намокли от волнения. И страшно, и любопытно, но она предпочла на всякий случай забраться на высокую сосну и там замерла, прижавшись к стволу. Вся обратилась в зрение. Шершавая кора неприятно колола голенькое брюшко Кракозябры, но любопытство было сильней.
На берегу озера, на поваленной сосне сидел человек. Люди в лесу появлялись редко. В основном по делу – ну, там, грибов собрать или пристрелить кого. А этот просто сидел и смотрел в озеро. Белый плащ путника светился на фоне темной воды. Луна обрадовалась его белизне, протянула лучики к шелку плаща и гладила его, начищая до кипельной белизны. Волосы путника тоже были белыми. Лунными. Как будто он гулял под звездами и нечаянно задел головой  млечный путь. Он весь был светлый, этот рыцарь. Кракозябра, живя долгое время в лесу и одичав, видела души людей. Это так легко, особенно когда видишь их редко. У охотников внутри копошилось что-то темное, жадное, алое. Дети плыли золотыми светлячками. А этот рыцарь был серебряный и белый.
Он достал из дорожной сумки листы бумаги и большое, пушистое гусиное перо.
Окунул перо в синие чернила озера и начал писать. Кракозябра даже усы прикусила от любопытства. Потихоньку, стараясь не царапать коготками кору, она стала спускаться вниз по стволу – ближе, ближе к страннику. Так близко, что могла уже различить не только черные бусинки буковок, но и целые слова. Когда-то давно она любила читать. Рыцарь покрывал листы строчками, заполнив страницу до конца, прикасался к ней белыми губами, и тогда она оживала, трепетала, поднималась в воздух. Ветра не было. Он замер вместе с Кракозяброй, прильнув упругим телом к стволу сосны. Тоже смотрел, завороженный, как оживает бумага. Кракозябра чувствовала, что любопытство сейчас спустится вниз отдельно от тела, и, чтобы не искушать его, зацепилась длинным хвостом за нижнюю ветку сосны и повисла вниз головой как раз над рыцарем. Протянув цепкую лапку, поймала одну из порхающих страничек.
Страничка была теплой. Буквы блестели, грелись в теплом дыхании рыцаря, подарившего им свой поцелуй. От теплой бумаги пахло смехом и слезами, страхом и истомой. Жизнью. Кракозябра ощутила, что по носу ее катиться большая, соленая капля. Это вытекала из нее вода озера грусти. Раньше, когда слезы  падали на голую, холодную землю норы, казалось, что источник их неиссякаем. А теперь, когда хрустальная капля упала на ожившую страничку, печали в сердце Кракозябры стало меньше. Вода озера грусти продолжала вытекать, и одна капелька, подхваченная ветром, приземлилась рыцарю прямо на нос.
От неожиданности он даже перестал водить пером по бумаге. Стер каплю с носа ладонью. Лизнул. Солено. Поднял голову вверх, пытаясь понять, от чего плачет небо. Но увидел, что с ветки, прямо над его головой, свешивается совершенно голое розовое существо. Глянули две огромные, омытые дождем ежевичины.  Осторожно, плавно, чтобы не спугнуть, рыцарь положил руку зверьку на голову, погладил по теплым, гибким ушам. Тот дрожал всем телом так, что ветка ходила ходуном. Боясь, что странное животное свалится с ветки головой вниз, рыцарь осторожно снял его с ветки и посадил к себе на колени. Дрожь не стихала. Тогда рыцарь прикрыл маленькое тельце полой плаща. Постепенно зверек перестал дрожать, его тело потеплело, дыхание стало мерным и перешло в спокойное, сонное посапывание. Склонив голову, странник откинул полу плаща. Существо спало на колене, его усы топорщились так, что казалось, что он улыбается. Обеими лапками он обнимал коленку рыцаря. Осторожно, чтобы не потревожить хрупкий сон, рыцарь прилег на мягкий мох и уснул.

Утро погладило рыцаря белого по ресницам, дунуло в ухо свежим ветерком. Еще не открывая глаз, через кармином подсвеченные веки он смотрел на яркое солнце. В глазах бегали жаркие золотые круги. На груди, чуть пониже ключицы, тоже что-то теплело. Мягкое. Каштановое. Открыв глаза, странник подумал, что зверек подобрался повыше, чтобы ночью согреться в его дыхании. Осторожно высвобождаясь от каштанового бремени, рыцарь лег рядом, положив голову на согнутую руку. Рядом, на зеленом,  лежала девушка. Потревоженная, она сдвинула бровки и что-то невнятно пробормотала, требуя полагающегося ей покоя. Рыцарь осторожно приподнял ее голову и подложил свернутый плащ. Вот так – гораздо лучше! Девушка улыбнулась во сне, перевернулась на живот, и обхватила «подушку» обеими руками, уткнулась в нее носом. Солнышко обрадовалось молочно белой коже девушки и стало покрывать ее золотыми поцелуями. Длинные, каштановые волосы прикрывали спину лишь отчасти, стекали с нее, смешивались с зеленой травой.
Но вот – шумный вздох, она проснулась.

- Ты кто такая?
-Я не знаю. Не помню.
- А что мне с тобой делать? Ты чья?
- Я не знаю. Ничья. Ну, то есть, своя собственная была. А теперь ты меня нашел. Ты первый человек, которого я вижу. Ты белый, светлый, теплый. Ты грел меня, я помню, когда я еще не была человеком.
- А ты помнишь это? Я спал и не видел, как ты превратилась.
- Да, колдовство ночью спало, когда ты меня согрел своим телом. Что же тут удивительного. Я теперь буду тебя любить.
- Ты не должна меня любить. Я странник. Я не остаюсь нигде надолго. И у меня уже были дамы сердца. У рыцаря всегда должна быть такая дама. Но у меня сейчас нет. Я так решил. В любом случае, я не хочу, чтобы ты ею стала. Ты встретишь другого рыцаря, в красивых, разноцветных доспехах. А я белый.
- Но нашел меня ты. Я родилась заново этой ночью, и первый, кого я увидела, был ты. Так случилось. Знаешь, детеныш признает родителем того, под чьим теплым боком он проведет первую в жизни ночь. Поэтому все решено.
-А если я не хочу брать тебя с  собой? Мои странствия опасны, ты собьешь свои нежные ножки о щебень дорог. Люди будут бросать в нас камни, потому что на мой белый плащ люди так часто хотят посадить алые цветы.
- Цветы вины, да? Я знаю. Когда ты белый, тебя видно издалека, и часто люди льют на тебя свои злые краски, а добрые оставляют в себе.
Девушка подняла плащ рыцаря с земли и набросила ему на плечи. На белом шелке алели маки. Ночью их не было.

- Что это? Это твоя вина?
- Я не знаю, - голос рыцаря был тих и грустен, - эти цветы дарили мне дамы сердца.

Девушка опустилась перед рыцарем на колени и поцеловала одно из алых пятен на его плаще. Он видел ее склоненную голову. Так она стояла довольно долго, а когда подняла голову, он увидел на обращенном к нему лице слезы и улыбку.

- Ты не убил, ты любил! Кровь на твоем плаще – твоя, а не их. Значит, вины нет.

Рыцарь поднял девушку с колен, привлек к себе, прижал ее обнаженное тело к себе, и укутал их обоих белым плащом с алыми цветами…..

А сказки почти всегда фантастичны!
Слава Богу, под конец, девчушечка обрела принца на белом коне! Так что не всё так печально! Вспомните "Синюю Бороду", по этой сказке вообще можно снять экшн с огромным количеством крови!